class="p1">«Когда он вернется с острова, — продолжил Шонесси, — я поговорю с ним начистоту».

Он говорил и говорил, но я не слушал. Я боролся с мыслью, нет, многими мыслями, продиравшимися сквозь сонный туман, в который был вечно погружен мой разум. Шонесси хотел мне добра, но капитан был хозяином судна. К тому же мне по-прежнему казалось, что мы стоим в порту Рио и бабушка ждет меня на берегу.

Я сел. За леерами сверкал зеленью высокий утес, солнечные блики плясали на воде и на листве, скрывавшей его склоны. И я понял, что надо делать. Шонесси ушел за водой, а я тем временем поднялся на ноги. Голова у меня раскалывалась, все тело ныло от капитанских ударов, а палуба ходила ходуном, хотя больших волн на море не было. Я подошел к поручню, без усилий перевалился через него и тихо погрузился в пучину. После этого я помню только вспышки, жгуче-соленую воду, вздымающиеся и опадающие волны, жар в легких, с которым не могла соперничать даже боль от попавшей в них жидкости. Затем я ощутил под коленями песок и выполз на узкую прибрежную полосу, а потом, думается мне, заснул в тени пальм.

Мне приснилось, что уже стемнело, над головой сияют звезды — такие близкие, что рукой подать, и такие яркие, что больно глазам. Мне снилось, что какие-то люди за пальмами зовут меня, а я все молчу. Мне слышались звуки ссоры, громкий и недовольный капитанский голос против решительного и высокого тона Шонесси. Затем скрипели уключины, и весла с плеском погружались в воду, а потом наконец все это отступило перед теплом и темнотой.

Я поднял руку, чтобы потрогать созвездие, висевшее у меня над головой, — оно казалось светлым и трепетало под пальцами. Это было лицо Шонесси.

Я прошептал: «О сеньор!» — потому что помнил, что капитан где-то поблизости. Шонесси, озаренный светом звезд, улыбнулся: «Можешь не шептать, Луис. Мы теперь одни».

На острове мне было хорошо. Шонесси обходился со мной по-дружески, дни текли долго и безмятежно, и сам остров благоволил к нам. Это всегда чувствуется. В те дни я было решил, что уже никогда не увижу ни Страйкера, ни его нестерпимо-алого даэмона, источающего за плечом капитана слепую затаенную улыбку. Капитан оставил нас на погибель на этом острове, и одного из нас она все же настигла.

Шонесси уверял, что другой бы непременно скончался от ударов, которые пришлись на мою долю. Но видимо, мой разум так незатейлив, что его легко залатать; к тому же через пролом в черепе в мою голову могло проникнуть еще немного ума. Или может быть, тут заслуга счастливого стечения обстоятельств, обилия пищи и сказок Шонесси о том, во что вы не верите, святой отец.

Шонесси слабел по мере того, как я набирался сил. Целые дни он проводил в тени раскидистого дерева на берегу, и вместе с покидающими его силами даэмон его все светлел и отдалялся, словно уже готов был переступить черту иного мира.

Когда я окончательно поправился, Шонесси показал мне, как устроить пальмовую хижину для защиты от ливней.

«Здесь бывают тайфуны, Луис, — сказал он. — Эта баррака не устоит перед непогодой. Запомнишь ли ты, как построить такую же?»

«Sim, — ответил я, — запомню. Вы мне покажете».

«Нет, Луис, меня здесь не будет. Ты должен будешь сам все сделать».

Он снова и снова повторял свои объяснения с неизменным терпением: как искать моллюсков на отмелях во время отлива, как ловить рыбу в ручье, какие плоды можно есть, а какие — ни в коем случае. Мне это давалось с трудом: стоило перенапрячь память, как начинала болеть голова.

Я бродил по острову, потом возвращался и рассказывал, что мне удалось обнаружить. Вначале я не сомневался, что стоит взобраться на холмы, как с вершин мне откроются склоны Рио, сияющие по ту сторону пролива. Сердце мое замерло, когда я впервые оказался наверху: впереди расстилался все тот же бескрайний океан, вздымающий валы между мной и горизонтом. Впрочем, вскоре я опять все позабыл, и Рио вместе с остальным прошлым померк в моей памяти.

Я отыскал чашевидное озерцо с вкусной прозрачной водой, заполнившее пустоту меж утесов, со дна которого, пузырясь, бил ключ. Оттуда, с высоких скал, в древесной тени бежал ручеек, прыгая по уступам, выдолбив в каждом небольшой водоем. Я набрел на рощи, где бледные пряди листвы, напоминавшие распущенные волосы, шелестели, вторя шуму водопада. Людей я не обнаружил, хотя не мог отделаться от ощущения, что за мной наблюдают сквозь лиственную завесу, а иногда за моей спиной будто кто-то смеялся, но тотчас смолкал, стоило мне обернуться. Я рассказал об этом Шонесси, и тот улыбнулся.

«Я перестарался со сказками, — сказал он. — Впрочем, если кому-то и дано их увидеть, то как раз тебе, Луис».

«Sim, сеньор, — подхватил я. — Расскажите мне еще о лесных женщинах. Вы думаете, сеньор, это они?»

Он пропустил меж пальцев струйку песка, глядя на нее так, будто в самом падении песчинок заключался некий недоступный мне смысл.

«Ах да, — ответил Шонесси, — может, и они. Им больше по душе оливковые рощи Греции и древесные великаны на Олимпе. Но у каждой горы своя ореада. И здесь, наверное, они есть. Маленький народец давно уже бежал из Ирландии, и, насколько мне известно, ореады тоже чураются цивилизации. Места, подобные этому, заменили им дом. Одна из них когда-то давно обернулась источником. Я видел его в Греции и пил из него. Наверное, его воды были волшебными, потому что с тех пор я все время возвращался в Грецию. Я уезжал, но не мог надолго ее покинуть. — Он улыбнулся. — Может быть, поскольку сам я не могу добраться туда, ореады и навестили меня здесь».

Я внимательно всматривался в его лицо, пытаясь разгадать, шутит он или нет, но Шонесси только покачал головой и снова улыбнулся:

«Думаю, они навестили не меня — скорее тебя, Луис. Они уповают на веру. Если ты в них веришь, может, они тебе и покажутся. Кому, как не мне, знать такие вещи. Тебе впоследствии потребуется общество, дружок, — пусть это будут хотя бы они».

Он снова стал пересыпать песок в ладонях, и выражение его лица при этом было такое, что я озадачился.

Ночь на острове спускалась быстро. Там было очень красиво. Шонесси говорил, что острова исполнены особого очарования, потому что на них суша встречается с морем. Мы частенько лежали на берегу и глядели, как полыхают гребни волн, накатывающих на песок, а потом